Про пассатижи

Когда я был дошкольного возраста пиздюком, я бесконтрольно шароебился по двору и не только.

Почему-то сейчас такое даже нельзя в больной голове разместить, что мелкие дети лазиют, где им вздумается, а раньше было так вот запросто.

Знаете, вот эти флешбеки - хуевознает, по какому принципу возникают в голове.

Важное стирается полностью или около того, а какие-то мелочи западают.

Имя его я не помню, наверно Андрей.

Сосед. Учился он классе в седьмом. Старой совецкой школы, без прыганины через класс, то есть лет 13.

Мне, напоминаю, не более 6.

Он поставил велосипед кверх ногами - на руль и седло, смазать цепь, пощупать за всякое.

А я, как назло, очутился сзади.

Яркий, охуительный солнечный день.

В таких случаях пишут "нашло затмение" или ещё какой блядский муар или сумерки разума.

Нихуя.

Я всё проделал в ясном сознании.

А именно - взял пассатижи, которые сосед среди прочего разложил на лавочке, подешел с нему, нагнувшемуся, сзади.

И прищемил пассатижами жопу.

Он был в джинсах.

Сдавил довольно, блять, крепко, взяв по пассатижной ручке в каждую, блять, руку.

В книгах иногда пишут "взвился", ну когда лютый батхёрт, человека корежит от охуения.

Так вот я, встречая такую метафору, как правило, на ней не особо фокусируюсь, потому что видел в пиздючестве, как человек натурально взвивается.

То есть зависает над уровнем земли на какое-то время.

Я на всё это с любопытством смотрю.

Когда он оглянулся, он, кажется, охуел гораздо более сокрушительно, нежели когда взвивался, будучи защемлённым плоскогубцами.

Наверно если тебе сжимают жепу железным, ты вообще, вероятно, соображаешь не как обычно.
Может быть, теряешь рассудительность.

А тут, даже если он, находясь на пике взвития, был способен пересчитывать варианты, то это были заведомо более крупные кореша-одноклассники.

Может, даже какой припизднутый взрослый.

Если же набеспределил кто помельче, то, понятное дело, выронив орудие преступления на землю синхронно с выбросом подливы, должен был ебашить в любую из предоставленных сторон света, прижамшы уши и удерживая готовое выпрыгнуть к хуям перепуганное сердце обеими руками, дав ногам волю и на всякий случай ещё раз, контрольно - опорожив кишечник для легкости бега.

Нихуя.

Когда он повернулся, я смотрел на него снизу вверх.

Как Александра Пахмутова смотрит на Николая Валуева.

Я приссал, но не плакал.

В голове был порядок: я, вне сомнений, охуел.

Исполнить такое - надо быть потерявшей берега оторванной, ебанутой сволочью.

Поэтому я, конечно, сейчас получу пиздюлей.

И это справедливо.

Был бы я кадровым офицером, я бы достал табельный пистолет и ещё до момента нанесения первого пиздюля проворно выстрелил бы себе в висок - так тогда мне представлялись настоящие военные с яйцами и честью офицера, запаленные в отчаянном блудняке.

Пистолета у меня не было, поэтому я ждал пиздюлей стоя, молча, разве что, может быть, зажмурившись.

Ахуевший сосед выдал звончайшего леща.

Точно помню - я не заплакал, а, удостоверившись, что это всё, приём закончен, попиздовал куда-то слабым пёхом - вдруг он передумает и вдогонку выдаст поджопник под жепу или ещё леща, потому что по-прежнему был уверен, что это - правильно.

Мне вот сейчас непросто во всем этом признаваться.

Но, блять, что-то мне подсказывает, что ему было ещё труднее рассказывать эту историю кому-либо.